Аха-ха!

Народный творчество - это самое ценное, что у нас еще осталось!

о ментальности опять, мать бы ее за ногу!

Перечитываю Мельникова-Печерского... Закончила "В лесах" да начала читать "На горах".
Поймала себя на том, что лет ...дцать назад совсем на другое обращала внимание в этих книгах. А тут будто открытие за открытием делаю. Да еще параллели с настоящим временем сами собой выстраиваются.

Знаю, что в Москве во многих районах местные жители пытаются отстоять свои парки и скверы с вековыми деревьями... Да только вырубают их не смотря на протесты жителей...
Срубили 200-летний дуб... выкорчёвывают заросли жасмина, которые сажали уходящие на фронт добровольцы... покушаются на Тимирязевские парки...

Только ведь такие вещи случаются и там, где совсем не Собянин начальником числится...

Маленький пример из жизни нашего провинциального городка:

В конце 80-х годов заложили у нас на берегу реки городской сквер - дорожки сделали, скамейки поставили, деревья посадили... А потом денег не стало, годы никого не ждали... и пришел сквер в запустение. Деревья-то выросли все равно, а вот скамеек не стало да дорожки местами выкрошились.

А тут вдруг -бац! и стали этот сквер восстанавливать. Дорожки отремонтировали, детскую горку современную и красивую поставили. А вот деревья, которые тень давали на солнцепеке, вырубили подчистую. А вместо них насадили тоненьких саженцев, которые деревьями-то станут уже при другом поколении.
Вот лично я дара речи лишилась, когда увидела вместо сквера голую площадку.

Как-то назвать ЭТО приличным словом не получается. У меня только немой вопрос:
- ЗАЧЕМ?! Зачем вырубили здоровые, крепкие, достигшие зрелого возраста деревья?
- Чтобы на их место прутики посадить?

А разгадка-то простая - это менталитет у нас такой.


А вот вам и доказательство - Мельников-Печерский "На горах":

В стары годы на Горах росли леса кондовые, местами досель они уцелели, больше по тем местам, где чуваши, черемиса да мордва живут. Любят те племена леса дремучие да рощи темные, ни один из них без нужды деревца не тронет; ронить лес без пути, по-ихнему, грех великий, по старинному их закону: лес – жилище богов. Лес истреблять – Божество оскорблять, его дом разорять, кару на себя накликать. Так думает мордвин, так думают и черемис, и чувашин.

И потому еще, может быть, любят чужеродцы родные леса, что в старину, не имея ни городов, ни крепостей, долго в недоступных дебрях отстаивали они свою волюшку, сперва от татар, потом от русских людей…

Русский не то, он прирожденный враг леса: свалить вековое дерево, чтобы вырубить из сука ось либо оглоблю, сломить ни на что не нужное деревцо, ободрать липку, иссушить березку, выпуская из нее сок либо снимая бересту на подтопку, – ему нипочем.

Столетние дубы даже ронит, обобрать бы только с них желуди свиньям на корм. В старые годы, когда шаг за шагом Русь отбивала у старых насельников землю, нещадно губила леса как вражеские твердыни. Привычка осталась; и теперь на Горах, где живут коренные русские люди, не помесь с чужеродцами, а чистой славянской породы, лесов больше нет, остались кой-где рощицы, кустарник да ерники…

По иным местам таково безлесно стало, что ни прута, ни лесинки, ни барабанной палки; такая голь, что кнутовища негде вырезать, парнишку нечем посечь. Сохранились леса в больших помещичьих именьях, да и там в последни годы сильно поредели…

Лесные порубки в чужих дачах мужиками в грех не ставятся, на совести не лежат. «Лес никто не садил, – толкуют они, – это не сад. Сам Бог на пользу человекам вырастил лес, значит, руби его, сколько тебе надо».